Аэродрама Ейска. Почему военные самолеты летали над городом и как перестали после трагедии с 15 погибшими

Пятнадцать жизней унесла авиакатастрофа в городе Ейске, где истребитель Су-34 врезался в девятиэтажный жилой дом. Пугающая цифра, которая быстро забылась среди сводок с фронта. Когда с трагедии еще не прошла неделя, в Иркутске другой военный самолет рухнул на частный дом. Но полеты над жилыми кварталами Ростова и других городов продолжаются. Корреспондент 161.RU Ирина Бабичева рассказывает, как городок в Краснодарском крае переживал самые темные — и самые тихие — дни в своей новейшей истории.

Неслучившийся ужин

Ирина Яковлева спешно обходит девятиэтажку, в которую накануне врезался самолет. Вытягивает шею, чтобы заглянуть за угол. Задерживается взглядом на трех пострадавших от огня подъездах, щурится и идет дальше, высматривая губернатора среди прохожих.

Ей сказали, что Вениамин Кондратьев приедет общаться с жильцами дома на Коммунистической. Она еще не знает, что на самом деле губернатор в те минуты дает пресс-конференцию совсем по другому адресу. В маленький город прибыли журналисты со всей страны.

Дочь Ирины с мужем, его мать и двое детей жили на втором этаже. Пламя сожрало квартиру. В огне семья потеряла отца и бабушку. Ему было 46 лет, ей — 68.

Внучку Ирины Яковлевой санавиацией доставили в Краснодар. Пятилетняя девочка лежит на ИВЛ в детской краевой больнице — у нее отек мозга с ишемическими повреждениями и отравление продуктами горения.

Внуку-третьекласснику повезло чуть больше — он успел выбежать из квартиры.

— Мальчик и говорить не может. У него всё обожжено дымом, глаз поврежден, — сбивчиво рассказывает Ирина.

По ее словам, зятя не сразу смогли опознать среди найденных на месте трагедии тел.

— Он очень обгорел, — тихо добавляет Ирина, опустив глаза. — На кухне был, [готовил ужин детям], не смог выскочить — что-то перегородило, а огонь там был, на кухне. Бабушка не могла ходить, у нее ноги больные были. Пригласили на опознание. Если не опознают, ДНК будут брать.

Ирина тридцать лет проработала на военном аэродроме Ейска, ее квартира — неподалеку от него.

— Самолет пролетел мимо моего дома. Они у нас взлетают и садятся, эти самолеты. Сразу поняла: что-то произошло. Один полетел, второй следом — и хлопок. Как на свадьбе салюты. Вышла во двор. Запахло керосином. <...> Смотрю — дым по улице. Люди повыходили у нас, сказали, что военный самолет упал. Но я не думала, что на этот дом, — она опять бросает взгляд на обуглившийся второй этаж.

Весь вечер 17 октября Ирина звонила дочери и ее мужу. Дочь ответила только под утро. Сказала, что в момент трагедии еще была в детсаду, где работает воспитательницей. Зять пришел домой пораньше, внуки вернулись из садика и школы. К губернатору у нее были вопросы: как же так могло произойти? Кто поможет детям? Кто накажет виновных?

День тишины

Аэродром находится на окраине Ейска, рядом с кладбищем. Здесь вдоль дороги выстроились салоны ритуальных услуг. Ближайший к аэродрому держит бизнесмен Василий Биджоев. Он говорит, что в последнее время самолеты вылетали и возвращались по несколько раз в день.

— Год назад так не было. Это вот как началось с Украиной, они каждый божий день тут летают, — рассказывает Биджоев. — [До февраля] летали раз в неделю, раз в месяц. Очень редко, их даже никто не замечал.

Весной, когда полеты участились, сотрудники салона жаловались начальнику на головную боль от самолетного шума. К осени привыкли, но звуки всё равно раздражали.

День после катастрофы — первый день тишины с конца февраля. Ни одного вылета, говорит Василий.

Минобороны России лишь один раз прокомментировало трагедию в Ейске — вскоре после катастрофы, когда еще не были ясны ни степень разрушений, ни количество жертв трагедии. Военное ведомство сообщило только о «возгорании топлива самолета в одном из жилых кварталов». По данным гражданских властей на 24 октября, в результате катастрофы погибли 15 человек, пострадали — еще 43.

Биджоев считает, что если бы самолет упал на соседствующий с домом гипермаркет «Магнит», жертв могло быть намного больше. Еще рядом с девятиэтажкой на Коммунистической — школа и газовая заправка. Падающая машина чудом миновала их.

— Вот что они через город летают? Не могли в облет через поля полететь? — сокрушается Биджоев. — Они всегда через город. Тем более если они груженые, прям аж с вибрацией. Обратно-то они уже летят без своих орудий, поскидывают. Здесь уже садятся тихо.

Почему летают над жилыми домами?

Военный аэродром в Ейске открыли в 1931 году — вместе с летным училищем. Само оно появилось еще в 1915-м в Петербурге как Школа морской авиации. Потом училище несколько раз переводили — в Нижний Новгород, Самару, Севастополь и в конце концов — на 80 лет в Ейск.

Ейский высший военный авиационный институт проработал до 2011-го и закрылся в годы сердюковской оптимизации. Аэродром тоже опустел, хотя и числился на сайте Минобороны России как предназначенный «для производства полетов по плану боевой подготовки, полетов транспортной авиации и рейсовых полетов <...> гражданской авиации».

До рокового вечера информация об аэродроме, как и схема с зонами взлета-посадки, лежала на сайте военного ведомства. Согласно этим документам, пострадавший дом на Коммунистической находится внутри территории, над которой взлетают самолеты. Вместе с еще десятками жилых зданий четырех городских микрорайонов.

— У нас училище летное с 1931 года [работало, когда] там еще близко не было никаких домов. Были поля, — сказала корреспонденту 161.RU после трагедии Людмила Тарасова, глава отдела по взаимодействию со СМИ администрации Ейского района.

Военные эксперты также указывают, что городские районы Ейска появились в зоне отчуждения аэродрома. При этом в России нет запрета летать над жилыми кварталами, говорит полковник в отставке Виктор Литовкин. Более того, даже когда военным пытаются ограничить полеты над городами, они могут проигнорировать даже решения судов.

— Ейск разрастался, и все дома придвинулись к аэродрому. Поэтому там садится самолет, взлетает самолет, — объясняет Литовкин. — Он волей-неволей летит над домами. И потом, надо понимать, что идет специальная военная операция. Самолеты летают на эту операцию над жилыми домами. Никуда не денешься.

Отставной генерал-майор, заслуженный летчик Владимир Попов в интервью «Фонтанке» отметил, что при СССР «власти придерживались строительных норм», которые запрещали строить жилье вблизи аэродромов, особенно на курсе взлета и посадки.

— Но в конце 90-х годов — начале нулевых многие от этого отошли и сказали, что это слишком зарегулированная система, — продолжает Попов. — Пустыри вокруг аэродромов, как они говорили, «пропадают зря». А это было не «зря», это безопасные зоны функционирования опасного объекта. Когда аэродром создавали в Ейске, город был черт знает где, за лиманом. Но: к аэродрому была хорошая дорога — одна, потом вторая — с другой стороны. Железная дорога была хорошая. Были электролинии туда подведены, кабельные линии. Были водопровод там, канализация. И, конечно, к этим системам-то подсоединиться ведь проще — особенно в 90-е годы и 2000-е, когда демократизация дала право частной собственности, а алчность руководителей, которые предприятия организовывали и строили эти дома, им затмила глаза.

С этим мнением согласен полковник Михаил Тимошенко. Военный эксперт считает, что к трагедии привели жадность застройщиков и заинтересованность местной власти, давшей разрешение на застройку.

— Города стали разрастаться и подошли вплотную к аэродромам. Совсем вплотную можно не подходить — достаточно нарушить правила застройки, которые предусматривают, что в створе взлетно-посадочных полос запрещено строительство жилых зданий, — говорит Тимошенко.

По его словам, дом, в который влетел Су-34, находится в трехстах метрах от оси полосы, и пилоты ничего не могли сделать, когда у них отказали двигатели.

— Мы получали десятки обращений: надо мной летают самолеты и шумят. Это не над тобой летают самолеты, это ты подлез под эту полосу или соблазнился предложением купить участок. Или договорились местные власти построить тут микрорайон, — сетует полковник Тимошенко. — Это в Ейске, где застройка подошла на 4 километра от торца взлетно-посадочной полосы. Спросите местную власть: как или за какие деньги можно было разрешить построить там микрорайон?

Все опрошенные военные эксперты в той или иной степени обвиняют в трагедии городские власти, якобы из корысти допустившие жилую застройку территории у аэропорта. Проблема в том, что дом на Коммунистической улице и весь микрорайон Солнечный построила та же власть, что и аэродром, — советская. Пострадавшая девятиэтажка появилась в 1988 году. Находящиеся рядом 2-й, 3-й и 38-й микрорайоны начали застраивать тогда же, вспоминают местные жители.

Черный дом

У той стороны дома, что выходит на торговый центр, многолюдно. Полицейские в оцеплении следят, чтобы никто не приближался к месту падения. Жильцов из непострадавших подъездов пускают, только чтобы забрать лекарства или документы.

С этой стороны видны прогоревшие насквозь этажи. На земле валяются разбитые стекла, выпавшие москитные сетки, домашние тапочки, одеяла. Местные поясняют: когда загорелся дом, жильцы этих квартир не смогли эвакуироваться и начали прыгать из окон. Кто-то завернулся в одеяло, чтобы смягчить столкновение с асфальтом. Не помогло. По словам вице-губернатора Анны Миньковой, так погибли три человека.

Под раскуроченными подъездами номер два, три и четыре стоит девушка с аккуратными зелеными стрелками на глазах. Она делает селфи, вытягивая руку так, чтобы выгоревшие квартиры попали в кадр. То широко открывает глаза, то оборачивается на зияющую черноту подъездов, то улыбается. Несколько раз записывает себя на видео, говорит, не торопясь: «Вы могли подумать, что я в Мариуполе, но нет, это Ейск…»

Проходящие мимо пенсионерки косятся на девушку с неодобрением.

— У нынешней молодежи не слишком сочувствия, — говорит одна. В руках у нее — четыре гвоздики, обтянутые похоронной лентой.

— А при [спецоперации] так бывает. Человек ко всему привыкает.

Общаться с прессой девушка со стрелками на глазах не хочет. Женщины идут к стихийному мемориалу рядом с гипермаркетом. Ночью 17 октября, когда никакого оборудованного мемориала еще не было, ейчане просто оставляли цветы на земле. Наутро 18 октября там установили черную табличку: «Ейск. 17.10.2022. Помним, скорбим». Сотрудник МЧС тоже оставил там игрушку — обуглившегося мышонка, которого вытащили из дома.

— Не я достал, — говорит он. — Другой спасатель ночью, [когда завалы разгребали]. Сказал: будет мемориал — положи.

К столбу прислоняется жительница дома напротив, Ольга Кокшарова. Она только вышла из гипермаркета, подошла к мемориалу. Шесть лет назад Ольга купила квартиру в этом микрорайоне, чтобы приезжать на отдых из родного Мурманска.

— Я лежала на диване, только передача началась. И та-акой взрыв! Повалил густой черный дым. Так гремело! Я куртку схватила и скорей на улицу. Если честно, побоялась дома оставаться. Он влетел в пятый этаж, прямо в дом. [Потом один за другим были] взрывы, там же топливо разлилось, — вспоминает она.

К мемориалу кладет две гвоздики бабушка в поношенном кожаном плаще. Плачет. Говорит кому-то по телефону, как сейчас выглядит дом: «Черная воронка посреди окон, всё раскурочено. Боже мой, там вообще кто-то выжил?» Она признаётся, что не знала жильцов многоэтажки, но, как только увидела новость о случившемся, решила прийти с цветами. Гвоздики в магазине неподалеку продают по 100 рублей. Она купила только две. Жалеет, что взяла мало цветов, но уж очень хотелось купить домой молока.

«Они — за нас, мы — за них»

В гостевом доме «Ейская усадьба» развернули пункт временного размещения для тех, кому было некуда пойти. В доме прописано 675 жильцов, но 501 решил остаться у родственников и друзей. В «Ейской усадьбе» на следующий день оставались около 20 человек.

Среди них — Надежда и Владимир Рябчик. Супруги приехали в Ейск четыре года назад из Амурской области, где Владимир проработал всю жизнь пожарным. Надежда родом из Одессы и всю жизнь мечтала вернуться к теплому морю, но удалось только на пенсии.

Когда самолет рухнул, супруги сидели на диване и разговаривали. Надежда помнит сильный толчок, какой бывает при землетрясении. Оба подумали, что город бомбят. Скоро пришли полицейские и приказали покинуть дом. У Надежды больные ноги, поэтому эвакуация с седьмого этажа заняла у супругов больше получаса.

— Страх был в тот момент, когда [произошел] толчок. Сразу подумала: наступил конец света. Сейчас нас разбомбят, и всё. А потом я пришла в себя и говорю: «Надо выяснять, что творится. Если стреляют, то я уже никуда не пойду, бог с ним», — вспоминает Надежда. — У меня больные ноги, я не могу. Пока дойду до низу, меня положат. Я буду дома сидеть, кошку гладить. Она рядом со мной напуганная сидела. Страха как такового и не было. Может, потому, что возраст уже такой, очень много повидала.

Надежде 68 лет. Под «много повидала» она имеет в виду землетрясение в приамурском городе Сковородино. Тогда, по ее словам, от стен отлетала штукатурка, падала мебель, разбивались люстры.

Разговор с Рябчик прерывает телефонная трель: звонит сестра Надежды из Одессы, чтобы спросить, всё ли у них хорошо.

— Переживают, — объясняет Надежда.

— Они — за нас, мы — за них, — невесело усмехается Владимир.

Морг

В огне семья Токаревых потеряла 79-летнюю бабушку. Женщина оказалась в эпицентре: жила на пятом этаже третьего подъезда, куда самолет и влетел.

Утром в тот понедельник остальные члены семьи — Наталья Токарева, ее муж и дети — уехали в отпуск. В Адыгею. Но вечером пришлось вернуться в Ейск.

— Нам предоставили жилье знакомые. Временное, — рассказывет Токарева. — Сейчас мы занимаемся похоронными вопросами, ждем генетическую экспертизу. В третий подъезд вообще не пускают. Говорят, что вероятность обрушения есть.

После трагедии Токаревым назначили экспертизу ДНК — без этого обгоревшую бабушку не опознать среди других тел в городском морге.

Напротив корпуса морга двое рабочих — мужчина и женщина — разбирают старый корпус больницы. У Александра и Анны в руках по топору — они откалывают куски цемента с целых кирпичей, складывая стойматериалы в аккуратные колонны.

— Никогда не видел, чтобы в десять часов утра [покойников] забирали, — кивает Александр на здание морга. — За субботу-воскресенье привезли семнадцать наших — с реанимации, больницы, кто-то дома умер по старости. Штук двенадцать сегодня выкинули, не меньше (имеет в виду, что экстренно выдали родственникам. — Прим. ред.), чтобы место освободить. Тринадцать привезли [после разбора завалов], сейчас — четырнадцатого привезли.

— Тех, кто погибли [в катастрофе], еще не забирали, — говорит Анна утром 18 октября. — Через день-два забирать будут, их только подвозят сюда. Ночью подвозили — и сейчас одного в черном пакете. В искаженной позе. Сто процентов — оттуда.

За почти год работы у морга рабочие насмотрелись людского горя. Яркое воспоминание Александра среди рутины — апрельские крики жены военного летчика: «Вскройте этот цинк, хочу на него посмотреть!» Анна радуется, что тогда опоздала и не увидела вдовьих слёз. Напоследок Александр повторяет, что на его памяти так много тел отсюда не забирали и не принимали.

Шесть женщин — три в ярких куртках МЧС, три в гражданских — появляются из-за угла. Одна идет впереди всех — вся в черном. Проходят зарешеченные окна и табличку «Морг». Перед дверью женщина в черном на секунду замирает — и решительно тянет ручку.

Минут через семь выходят. Женщина в черном плачет навзрыд, идет, не разбирая дороги. Эмчээсницы выводят ее под руки, о чем-то тихо разговаривают. Девушка кивает с бессмысленным взглядом к сотрудницам не обращенным, шепчет губами: «Извините». Близкие ведут ее к лавочке, усаживают, вытирают ладонями щеки. Она не сопротивляется.

Женщина опознала среди погибших члена семьи, говорят мне сотрудницы МЧС. И сразу отворачиваются. Глаза у них тоже на мокром месте.

Спустя неделю

Уже на следующий день после трагедии жильцам уцелевших квартир позволили вернуться в дом на Коммунистической улице. Надежда Рябчик говорит, что у сгоревших подъездов появился металлический забор — дом собираются восстанавливать.

— Я редко выхожу на улицу, — говорит она. — [Проходить мимо места катастрофы] не жутко. Напоминает, конечно, что случилось, но человек ведь ко всему привыкает.

— Навряд ли запретят [над городом летать]. Я думаю, будут снова летать. На кону стоит много всего, а тут — один город, — считает Василий Биджоев.

Но за минувшую неделю, по его словам, с аэродрома Ейск не поднялся ни один самолет. После трагедии — тишина.