Лучший лор России — о том, как вернуть обоняние после ковида и научиться заново жить после 80%-го поражения легких

В Екатеринбурге работает лучший отоларинголог России — Хийир Абдулкеримов. Журналисты Е1.RU поговорили с ним о коронавирусе и о том, как он выкарабкался из 80% поражения легких, о том, почему молодые стремительно глохнут, как лечить аденоиды у детей и помогает ли гомеопатия.

Врач рассказал, почему выбрал лор-болезни, почему блестяще проведенная операция не гарантирует выздоровления, как экология влияет на здоровье и почему при коронавирусе пропадают обоняние и вкус.

— Обыватели считают, что главный признак коронавируса — потеря обоняния. Почему оно пропадает при ковиде, а потом еще долго не восстанавливается?

— Действительно, для большинства пациентов потеря обоняния и вкуса являются одним из основных симптомов. В результате попадания в полость носа возникает воспаление и отек. Коронавирусы обладают высокой нейротропностью (способность вируса поражать нервные клетки. — Прим. ред.) и токсичностью, поэтому они могут повредить обонятельный анализатор, благодаря которому мы чувствуем запахи. При таком действии вирус легко проникает по обонятельному тракту в полость черепа и поражает центральную нервную систему, образуются микротромбы, нарушается кровообращение в церебральных сосудах. Схожий механизм и у нарушений вкусового анализатора. Поэтому у больных коронавирусом часто появляются неврологические осложнения.

Если нет обоняния и вкуса, значит, уже есть большая вероятность поражения центральной нервной системы. Отсюда осложнения во время болезни и в посткоронавирусном периоде (постковидный синдром). У многих из этих больных развиваются депрессия, энцефалопатия, головокружения, нарушения слуха, головные боли и инсульты. Поэтому очень важно придерживаться рекомендаций врачей при выписке.

Помимо этого, при COVID-19 происходит активация свертывающей системы крови, образуются тромбы в мелких и крупных сосудах, а также поражаются легкие, сердце, мышечная ткань и другие органы и системы. Также нередко нарушается работа поджелудочной железы со скачками сахара в крови. Когда мы выписываем больного, рекомендуем ему лечение и порой слышим в ответ: «Да зачем я буду лечиться? Всё восстановится». Вот это очень плохо. Если он не соблюдает рекомендованные назначения, могут возникнуть осложнения, о которых я рассказал.

— А что посоветуете пациентам, которые не чувствуют запахов?

— Проводить гигиену носа, принимать витаминные препараты группы B, витамин D, E, медикаменты, которые улучшают мозговое кровообращение. Есть комбинированные препараты, которые сочетают в себе несколько витаминов, но их должны назначать врачи, и пить их нужно не меньше месяца. Если обоняние не возвращается, нужно обратиться к отоларингологу. После коронавируса обоняние восстанавливается через 4–12–24 недели. Бывает, обоняния нет полгода и больше, но оно, как правило, восстанавливается.

— Я слышала, что вы сами очень тяжело перенесли ковид, долго были в реанимации. Расскажите об этом страшном периоде, пожалуйста.

— Да, было такое. Сначала я почувствовал недомогание, кашель, но они прошли, потом день или два было что-то подобное лихорадке, я подумал, что простыл. Через пару недель стало трудно дышать, померил сатурацию, а там 85, сделали КТ — поражение больше 75%. Уезжать из больницы никуда не пришлось. В реанимации был больше десяти дней. Восстанавливаться пришлось долго — полгода, но я соблюдал все рекомендации врачей, занимался собой, придумывал различные упражнения, постепенно утяжеляя их различными приспособлениями (резинки, велотренажер и др.), в обязательном порядке выполнял дыхательную гимнастику. Если сам не будешь заниматься — ничего не будет. В жизни я боец, и здесь тоже надо показать бойцовский характер, иначе ничего не выйдет.

— Как вы относитесь к вакцинации?

— Я за, после болезни я уже привился. Я видел, как порой тяжело переносят коронавирус, и прочувствовал всё это на себе. Заново учился дышать, стоять, ходить. Не стоит проверять, как организм перенесет вирус.

Почему наушники опасны для здоровья и помогает ли морской климат не болеть

— Практически каждый второй сейчас ходит в наушниках, слушая громкую музыку. Насколько это безопасно для здоровья?

— Я заметил это веяние моды, особенно у молодых людей. Они добавляют звук в наушниках на полную громкость и так якобы отвлекаются от всего. Очень много молодежи страдает снижением слуха. Ежегодно становится на 2–4% больше таких пациентов, поэтому появляются и слуховые аппараты, и операции по возвращению слуха.

Во многих современных плеерах и телефонах есть ограничение — максимальная громкость 90 децибел. И это не просто прихоть, это сделали именно из-за того, что таких пациентов стало гораздо больше.

— Есть такая тенденция, что в целом люди болеют всё чаще. Влияют и экология, и образ жизни, и постоянные стрессы. Как изменились лор-болезни за последние годы?

— Заболеваний носа и околоносовых пазух стало больше, да и уши не отстают. В последнее время в принципе люди больше болеют, всё чаще стали встречаться нейросенсорная тугоухость и аллергопатология, это болезни цивилизации.

— А во всех регионах России болеют одинаково?

— Нет, чем более загрязненный экологически регион, тем больше патологических состояний там встречается, да и у каждого региона свои климатические особенности. Конечно, если сравнить заболеваемость в городе и деревне, в деревне она будет меньше. Но на это влияют в основном два ведущих фактора: у них, безусловно, лучше экология, больше двигаются, чем жители мегаполисов, и они меньше обращаются к врачам, даже если что-то болит. Четкой линии отличия провести нельзя, но экология и физическая активность в любом случае влияют на заболеваемость.

— Есть расхожее мнение, что у моря болеют меньше. Это правда?

— И у моря есть свои нюансы, высокая влажность. С одной стороны, в море купаются, а морская вода, как мы помним, это гипертонический раствор, у этих людей нет атрофических ринитов. А с другой, там чаще встречаются отиты, различные формы аллергозов и другие заболевания.

Нужно ли лечить аденоиды у детей и как изменилось лечение лор-болезней

— 20 лет назад нельзя было восстановить слух, если ты его терял, да и вообще мало что можно было сделать, если болезни касались уха, горла и носа. Кажется, что сейчас медицина скакнула далеко вперед.

— Действительно, раньше операции были санирующие, убирали воспалительный процесс, и все на этом заканчивали. Я бы даже сказал, что операции были инвалидизирующими, потом, например, ухо после типичной радикальной операции не слышало. А сейчас убираем воспаление и сразу выполняем реконструкцию. Например, если разрушились какие-то слуховые косточки, мы заменяем их на протезы, есть титановые, есть комбинированные. Раньше человек оставался без слуха, сейчас мы зачастую можем восстановить его.

До недавнего времени процессы, которые локализовались на основании черепа, считались вообще неоперабельными, потому что там узко, далеко, кровоснабжение очень обильное, тем более если сосудистые опухоли. Раньше бывало так, что на операции в этой зоне пациент мог терять до 4 литров крови, а сейчас это рутинные методики. Таких примеров много.

Появились эндоскопы, которые помогают проводить сложные исследования и ювелирные операции. Микроскопу тоже сейчас нет альтернативы при микрохирургических вмешательствах. Например, мы оперируем ухо, ушной титановый протез имеет длину от 2,0 мм, а весит 0,5 грамма. И чтобы его установить и еще фиксировать, мы должны его видеть. Поэтому мелкие структуры и в глубине оперируем только под микроскопом, в том числе при выполнении операций на гортани и на основании черепа.

— В последнее время обострилась проблема аденоидов у детей. Родители ломают голову, можно их лечить, нужно ли их вырезать?

— До пяти лет в иммунный статус крайне не желательно лезть, не нужно ничего вырезать до выяснения причины, ведь воспаление лимфоидной ткани — это протест организма. Миндалины, в том числе и глоточная миндалина (аденоидные вегетации) — это иммунокомпетентные органы. Если мы лишим ребенка до пяти лет — это нехорошо, у него в этом возрасте устанавливается иммунитет, а с пяти лет уже можно смотреть и принимать решение.

На воспаление миндалин, помимо медицинских причин, могут влиять и бытовые факторы — даже плохая обстановка дома: например, родители ругаются, ребенок это видит и нервничает. Психологическое состояние (травмы) ребенка может также привести к гипертрофии лимфоидной ткани.

Важно понимать, что назначать детям 10–15 препаратов категорически неправильно. Я знаю, что некоторые врачи так делают, прошу обращать внимание родителей. В редких случаях мы назначаем до пяти медикаментов. И еще один секрет: сейчас существуют много разных методик, с помощью которых удаляют миндалины, но лучше скальпеля никто ничего не придумал. Методик много, но самая эффективная — это режущий инструмент с полным зрительным контролем (не вслепую) и опытные руки хирурга.

— Когда врачи назначают таблетки, всегда есть мысль, что это что-то вылечит, а чему-то навредит, и, может, в лечении можно обойтись травами. Как вы относитесь к гомеопатии?

— Гомеопатия имеет далекие корни, она существует больше 250 лет. Гомеопатические препараты принимают не только у нас, но и в Европе, США и других странах мира, а там жесткие системы качества, требования, если бы они не помогали и приносили вред — их бы никто не принимал. Есть классическая и клиническая гомеопатия, классической нужно специально учиться, есть специальность врач-гомеопат.

Классическая гомеопатия — отдельная наука, медик подбирает компоненты и смотрит их совместимость, разводит подходящие человеку дозировки препарата. Клиническая гомеопатия — это аптечные формы препаратов, дозы в них уже подобраны, и такие препараты может назначить любой доктор. Я знаю, есть люди, которым это помогает, но каждый должен выбирать сам. Некоторые гомеопатические препараты включены в наши клинические рекомендации.

— Врачи-отоларингологи нередко назначают лечение ингалятором. Чем он полезен и как выбрать правильный?

— Есть различные лекарственные препараты. Ингалятор нужен для адресной доставки какого-то препарата до того органа, для которого он предназначен. Они есть разные: паровой ингалятор, ультразвуковой небулайзер, компрессорный и другие. Выбор ингалятора зависит от того, какую мы цель преследуем. Если нужно доставить лекарство до бронхиол, то здесь нужна мелкодисперсная аэрозоль — это ультразвуковой небулайзер, если не так глубоко — это аэрозольные небулайзеры, в которых мы получаем средне- и крупнодисперсные аэрозоли. Но это только после назначения врача.

— Ученые разрабатывают препараты биогенной терапии, которые помогают вылечить хроническую болезнь. Но их еще во всем мире не так много. У нас такое применяется?

— Да, они есть. Мы применяем биогенно-инженерные препараты при хроническом рецидивирующем полипозе носа и аллергическом рините. Генно-инженерные препараты используются в медицине давно: в ревматологии, гастроэнтерологии, пульмонологии. Мы расскажем о применении этих препаратов в нашей больнице чуть позже.

— Вы лучший лор России, и ваше отделение тоже одно из самых передовых. Расскажите, чем гордитесь?

— Мы гордимся всем, мы всё время развиваемся. Чего у нас нет сегодня — будет завтра. Наше отделение всегда отличалось новаторством, стараемся быть на шаг впереди. Например, на базе нашего отделения был открыт первый центр по восстановлению слуха на Урале, первое эндовидеоскопическое оборудование и инструменты появились у нас, мы первыми начали FESS-хирургию (малоинвазивные вмешательства микроинструментами. — Прим. ред.), первыми внедрили удаление аденомы гипофиза через нос, у нас имеются авторские методики (патентованные) эндоскопических операций на основании черепа, на нашей базе есть эндоскопическое оборудование для слюнных желез, да много что. К нам идет молодежь, которые заинтересованы в развитии науки, в УГМУ сильная кафедра.

Нам доступны и инструменты, и все современные исследования, и оборудование. Спросите, чего у нас нет. А у нас есть всё. Лазеры, радио-ножи, ультразвук, микроскопы, эндоскопия, самое современное автоматизированное рабочее место оториноларинголога. Но всё сладко-гладко, конечно, не бывает. Нам нужно периодически обновлять парк оборудования. Инструменты ломаются и изнашиваются. Нам всегда есть у кого и чему учиться и к чему стремиться.

— Вы заведуете кафедрой хирургической стоматологии, оториноларингологии и челюстно-лицевой хирургии в УГМУ, воспитываете медицинскую молодежь. Сейчас многие ругают молодых врачей. Какие сейчас студенты-медики?

— У них есть главное — они хотят чему-то научиться. Ведь даже на руке у нас разные пальцы, вот и ребята все разные, но в последние годы есть очень достойные молодые специалисты. Когда есть тяга к знаниям — грех им не давать. Но я очень строго подхожу к практике в больнице и к сдаче экзаменов, ведь по сути мы несем ответственность за каждого врача, которого выпускаем.

— Как вы выбрали специальность? Лор — довольно узкий специалист.

— Я хотел быть хирургом, проходил субординатуру по хирургии. Когда нас распределяли, я ехал работать в стационар, а по приезде оказалось, что место есть только в поликлинике. Я отказался, и мне предложили место отоларинголога в лор-отделении стационара. Мне понравилось, я всё равно оперирую, занимаюсь хирургией, но это узкая специальность с широким обзором и большими возможностями для дальнейшего развития.

— Что посоветуете студентам-медикам, как стать лучшим в своей специальности?

— Надо просто работать, любить свою специальность, ставить цели и идти к ним. Без науки нет практики, а практики — без науки, поэтому нужно заниматься всем параллельно. Медик отличается от людей других специальностей тем, что врачи постоянно учатся. Если обучение прекратилось, развития дальше нет. Нужно тянуться всегда к новым знаниям.

— Как вы совмещаете семью, работу на кафедре, постоянное научное развитие и заведование большим лучшим лор-отделением на Урале?

— Я привык к такому ритму работы и жизни. На пути всегда были сложности, без них ничего не бывает. Меня в молодости распределили работать в Нижний Тагил, я работал там и в какой-то момент понял, что дальше роста нет. Меня пригласили работать на кафедру в УГМУ ассистентом. Когда я уходил туда работать, в практическом здравоохранении получали в 3–4 раза больше, чем на кафедре. Работая на кафедре, я всегда брал дежурства в больнице и писал кандидатскую работу.

— Как удавалось постоянную работу совмещать с семьей?

— Семья меня всегда поддерживала, без их поддержки у меня бы ничего не получилось. Это тыл, а когда он крепок и надежен, можно идти на подвиги. Всё зависит от конкретного человека. В семье должно быть взаимопонимание, если ты вернулся позже с работы, на тебя не должны ругаться, но и ты не должен нести негатив с работы. Мы абсолютно понимаем друг друга. Моя жена ветеринарный врач, сыновья врачи, старший — отоларинголог, средний — челюстно-лицевой хирург, младший в школе, мы на одной волне.

— У вас были в семье врачи? На кого вы ориентировались, каким были в юности?

— Да, мой родной дядя был врачом. Но медицина мне просто нравилась: белые халаты, операции, меня вдохновляло, как люди лечили. Я увлекающийся человек, в юности очень любил и многое умел делать руками, заказывал по посылторгу конструкторы, детали, электродвигатели, разбирался в схемах, мастерил различные устройства, выписывал журнал «Юный техник». Для хирурга руки очень важны. Я старался развиваться со всех сторон, много читал, занимался спортом, да и сейчас занимаюсь, как только появляется время.

— Вы пытаетесь успевать всё во всех сферах работы и жизни, вы очень подвижный прогрессивный врач. Вам нравится хирургия, потому что это быстрый результат?

— Успеть делать всё и сразу невозможно. Это кропотливый труд, бессонные ночи, ожидания и терпение. А хирургия — это ничуть не быстрый результат, это очень сложно. Кроме того, что нужно что-то руками делать, больного нужно вытянуть (вести его в послеоперационном периоде). Помимо того, что ты оперируешь, ты должен назначить консервативную поддержку, то есть таблетки после операции. Прооперировать — это даже не полдела, а послеоперационное ведение тяжелого пациента — вот это искусство врачевания.

— Что это значит — вытягивать пациента?

— Есть крайне тяжелые больные, некоторые из них даже безнадежные. Провели операцию — убрали опухоль, санировали процесс (процедура, подразумевающая очистку определенного участка ткани или органа. — Прим. ред.), но организм — это целостная система. Да, убрали опухоль, или человек в сепсисе, его нужно вытащить, поэтому нужно еще и правильно назначить лечение. Позитивный настрой больного и его доверие врачу — это уже полдела. Настрой врача так же важен.

— Некоторых пациентов спасти не удается. Как вы это переживаете?

— Очень тяжело, я до сих пор не могу к этому привыкнуть, это просто невозможно. Даже при условии, что пациент был очень тяжелый, и ты сделал всё, что мог. Кто-то считает, что врачи черствеют со временем, но ни один нормальный врач не может не реагировать на боль родственников пациента, я не знаю таких врачей. К счастью, мы нечасто прощаемся с пациентами, летальность за прошлый год составила 0,06%, за 2020 год мы вылечили более 2200 пациентов и четырех не смогли спасти (трое из них со злокачественными новообразованиями, одна — с тяжелой формой новой коронавирусной инфекции).

Я искренне, как ребенок, радуюсь, когда мои пациенты выздоравливают, хотя могу этого не показывать.